Еще раз здравствуйте!
Давайте попробуем, поскольку мы все разные, поднимите руку, кто в школе работает? Хорошо, коллеги, поскольку я закончил Ленинский пединститут когда-то, и сам из этой среды. Попробую построить разговор так, чтобы он захватывал всех. И давайте примерно через полчаса я остановлюсь, если появится желание перейти в режим диалога, перейдем, если нет, я продолжу и так буду дальше каждые пятнадцать минут останавливаться, если вы дозрели, перейдем, нет- я буду продолжать.
И разговор я хочу построить вокруг того, что происходит с литературой в школе, почему происходит так, что с этим делать или не делать ничего, и внутри какой жизненной реальности мы находимся?
Ну начну, нарушая все риторические приемы, с самого скучного, обычно — мы все смотрим сериалы- сначала надо заманить, потом уже рассказывать предысторию, уходить в флэшбек, начнем с флэшбэка. Сегодня в школе действует Федеральный государственный стандарт 2012 года. Что это означает, применительно к литературе? Это означает, что описана компетенция, которая должна появиться у ученика, но никакого списка обязательной литературы к ГОСТу 12 на сегодняшний день не приложено. По факту действует список , составленный для предыдущего Федерального государственного стандарта 2004 года, у которого есть свои удивительные особенности, но вот просто для понимания- школьник должен за весь школьный курс, ну мы не считаем первые четыре класса- литературное чтение, мы берем литературу, - он должен прочитать 380 произведений, 12 страниц каждый день и тогда он успевает. Ну, казалось бы, что такое 12 страниц, но это 12 страниц без учета математики, физики, истории, обществоведения и так далее, и тому подобное. Если это литературный класс, то он бросит все остальное и, конечно, прочитает, и прочитает даже больше. Если это не литературный класс, то задача, в общем, преизбыточная. Самое существенное, что количество прочитанных книг ничего не говорит ни о качестве прочитанного, ни о том, что останется в головах и душах, а при этом что-то надо делать с ГОСТОМ 12, потому что к нему по закону стоит приложить свой список. Когда мы подошли к тому, чтобы список 2004 заменить на новый, начались баталии, потому как мы оказались в другой исторической эпохе. Если в девяностые, как бы кто их ни ругал, в образовании шли настоящие реформы именно образования, то есть содержания, ядра, и это не случайно, потому что в поздние советские годы о будущем думали экономисты, и поэтому худо- бедно они предложили штабные карты, хорошие, плохие, но предложили, и педагоги, которым было, что предложить, когда рухнула прежняя система, она рухнула внезапно. Все сидели на кухнях, говорили про будущее, никто ничего не планировал, а планировали только экономисты и педагоги, поэтому образовательные реформы в 90-ые годы начались, и самой главной идеей образовательной была идея вариативности, идея выбора, идея, что не только и не столько знания, сколько компетенция и опыт важны для выпускника. И дальше там реформы Днепрова, но не буду в детали уходить. А потом началось то, что называется реформой образования, а на самом деле, является реформой управления образованием. Реформа образования- это когда мы говорим про что: вот это нас не устраивает, а мы хотим, чтобы дети вышли из школы вот с этим, давайте подумаем, что нужно сделать, чтобы это оказалось таким. А если это реформа управления образованием, мы начинаем обсуждать формальные вещи: сколько книжек надо прочитать за весь срок, сколько должно быть в школе учеников, чтобы она не закрылась или не была объединена с другими школами, сколько лет учиться-10,11,12, но это вещи все формальные, может, и 12 и 10, давайте сначала поговорим, что мы хотим получить в результате, и тогда мы посчитаем все остальное. Но мы говорим о реформе управления образованием. Но это на моей памяти уже не помню какая реформа, но я точно помню первую реформу. Это реформа Константина Устиновича Черненко- предпоследний Генеральный секретарь ЦК КПСС, который почти год правил, пока не умер. И первая реформа началась в восемьдесят четвертом году, на моей памяти. Я учился в Ленинском пединституте, и там в главной «9» аудитории висел плакат с цитатой из Ленина «В государстве рабочих и крестьян учитель должен быть поднят на такую высоту, на какой он никогда не находился в капиталистическом обществе». А потом, когда началась реформа Константина Устиновича Черненко, и он сказал, что нужно повысить зарплату учителям, там появилась запятая и продолжилась цитата «...и главное, главное, главное- обеспечить его материальное положение».
Вот 90-ые годы- это поиск вариативности, с разным успехом реформы содержательной стороны, а потом реформы формальных оснований, формальных, применительно к литературе это означало вот что: сначала новые политические элиты не могли себе ответить на вопрос- а зачем она, вообще, нужна? Ну прежние, понятно, это форма идеологии для позднего Советского Союза, такой суррогат идеологий в ярких, красочных формах про правду, идеалы и так далее. Потом вроде бы идеология исчезла- зачем литература -стало совершенно непонятно, и был момент в 99-ом году, когда Государственная Дума всерьез рассматривала предложение переместить литературу в региональный компонент, то есть из основного федерального предмета она превращалась в предмет дополнительный, но все те, кто работал в школе, знают, что такое дополнительный элемент: это с глаз долой из сердца вон. Потом пришли к этому длинному списку из 380 произведений. Зачем? Не ответили, ну понятно, ЕГЭ появилось. ЕГЭ- это такая форма контроля, которая требует не столько понимания, сколько фиксации и предъявления какого-то позитивного знания. Для одних предметов хорошо, для других не очень. Литература с историей оказались из той области, где не очень. Из чего не значит, что сама идея ЕГЭ не верна, просто вопрос, как мы ее реализовали, зачем мы ее реализовали так. Например, в Польше ЕГЭ по словесности проходит в два дня: первый день- тестовый, предварительный, а второй — письменная работа, и она для всех. И фактически письменная работа позволяет раскрыть внутреннее содержание. Но не в этом дело. Список из 380 произведений под задачи ЕГЭ делался. Потом вдруг до элит дошло, зачем нужна литература и история. Они, радостно потирая руки, дали себе ответ- это суррогат идеологий. У нас же Конституция запрещает единую идеологию, не идеологию, идеологию запретить невозможно. Запрет идеологии- это тоже идеология. Если мы говорим- идеология должна быть запрещена, это тоже форма идеологии. Запретить ее нельзя. Единая идеология - запрещена так жестко Конституцией 93-его года, что ни на референдуме, ни тем более большинством в Думе и Собрании изменить эту статью нельзя, она может быть отменена только вместе со всей Конституцией. А идеологии единой хочется. Тогда начались поиски форм. А какие формы? Вот это история нам рассказывает про то, как правильно было, а литература про то, как правильно есть и будет. Выражение «Единый учебник» появилось на заседании Совета по толерантности, где Путин сказал, что не может быть региональных версий истории, и учебник должен быть единым. Что он имел в виду, я думаю, что он и сам в этот момент не очень понимал, потому что он не педагог. Мы можем догадаться, что он имел в виду, что не может быть региональных концепций. Нельзя, чтобы у Татарстана была одна версия истории, у Москвы другая, у Южно-Сахалинска третья, у Воронежа четвертая, иначе нас просто всех разнесет. Как не педагог он, вообще как я, как сурдопереводчик, представляю себе, что он хотел, видимо, сказать про стандарт, но сказал «единый учебник». Тут же- слово произнесено, все кинулись, ура, а это же контроль, а контроль-это власть, давайте создавать единый учебник. Уже Мединский заявил, министр культуры, что он готов обеспечить единый учебник, а помощники тогдашнего руководителя железной дороги Якунина заявили, что у них учебник уже сделан, они даже его поместили в интернете, правда потом они прокололись на политических, и тут же о них забыли. Ну, не важно. Дальше вот мы прошли несколько лет этого единого учебника. Президент вроде произнес слова, вся система выстроилась в вертикали, а нет единого учебника и не будет. Будет более ограниченное количество линий учебных, потому что эта задача в современной школе не решает, даже если это приказ президента, она так решена быть не может, потому что школа- она разная. Самое интересное, что хорошему учителю учебник лишь подспорье, и я как автор учебников по литературе, могу сказать твердо, мои учебники хорошему учителю нужны, как такой помощник, лежащий на краю стола. Не охота такой-то раздел объяснять — ребята, можете залезть на такую страницу, посмотреть, а в следующий раз поговорим о вещах более важных. Учителю среднему он гораздо более жесткое подспорье, а плохому он бетон, бетонированное дно, вот ниже спуститься будет трудно, потому что есть хоть какой-то да текст. А хорошему учителю мы должны просто не мешать.
Так вот, вопрос про единый учебник, применительно к литературе. Единый учебник - задача, вообще, невозможная, потому что, повторяю, не бывает единственно правильной интерпретации. Мы чего ради читаем? Чтоб сделать вывод, выколупнуть его из произведения и сказать — вот эта книжка такая-то, а эта такая, а может, у меня, вообще, через десять лет отношение к этой книжке поменяется, а с этим героем я всю жизнь отношения выстраиваю, это и есть самое существенное. Другое дело, что своя внутренняя логика у сторонников этого жесткого стандарта со списком обязательных произведений. Своя логика есть. Какая это логика? Как я ее понимаю: у каждой культуры есть свое ядро, так, как уж сложилось. В Германии вы мимо музыки и философии пройти не можете. Это ядро, поэтому такая мощная позиция, особенно послевоенной музыкальной педагогики, там школы Орфа и так далее. И философия присутствует в школьном курсе. А литература- это предмет важный — великая немецкая литература, но она не образует вот этого незыблемого ядра, и вообще, в немецкой школе литературу проходят принципиально иначе, чем в нашей: там, скорее, обсуждают жизненные ситуации и их отражение в разных произведениях литературы разных эпох. Такой подход тоже возможен, он, наверное, эстетически сомнителен, но он возможен, это понятно. Хорошо. Конфликт родителей. Смотрим, в каких произведениях мировой литературы есть конфликт родителей, в связи с этим читаем. Конечно, это эстетически сомнительно, но это хоть мотив- у школьника родители ругаются на кухне каждый вечер, ему интересно, как оно отражалось, и он, преодолевая трудности, туда заходит и начинает... Я не сторонник этого опыта, но он есть. А в России ядром является литература. Хорошо это, плохо, можно с этим бороться, можно соглашаться, но это медицинский факт, это ядро русской культуры. При этом там, в начале Перестройки, я все время слышал: «Ну вот, теперь наконец-то русская литература будет освобождена от несвойственных ей функций. Она больше не будет свободной университетской кафедрой, больше не будет замены церкви, не будет замены Парламенту, у нас теперь будет свободная церковь, свободный Парламент и свободная университетская трибуна». Ну вот прошла четверть века. Где у нас свободная церковь, свободный Парламент, свободная университетская трибуна? А литература, как была, так и есть. И она эту роль выполняет.
Поэтому, конечно, какой-то базовый, минимально необходимый, незыблемый, неизымаемый список классических произведений в школе должен присутствовать. Вопрос- нужно ли его прописывать. Не представляю себе учителя, который по факту выкинет «Евгения Онегина», не будет изучать хоть в какой-то форме «Войну и мир», мучая своих бедных школьников, «Горе от ума», и дальше каждый этот список продолжит. То есть я к чему, к тому, что канон сложился помимо всех стандартов и он незыблем. Хорошо, мы можем его описать, беды не будет. Но он не должен захватывать собой... во-первых, это не 380, а все-таки поменьше, а самое существенное- должна быть хоть какая-то форма свободы учителя. Ведь задача у нас не выпустить историков литературы. У нас задача выпустить читателей. Да, которые умеют связать книжку с историческим фоном, с историческими событиями, но все-таки они должны, прежде всего, выйти читателями. Если учителю понятнее, как поговорить со школьниками о книжке на материале Василия Белова, то значит он должен говорить на материале рассказов Василия Белова. А если ему понятнее рассказ Сорокина, у него такой класс, в виде исключения, который готов в 11 классе поговорить о чем-то на примере Сорокина, значит, учитель должен иметь право этот выбор сделать. У него должно быть ядро, незыблемое, и оплывающая периферия.
Вопрос первый в пропорциях, во-вторых, возвращаясь к тому, каков состав учительского корпуса, вот, исходя из этого, поскольку у нас огромный разрыв между учителями, которые развиваются и учителями, которые не хотят развиваться,
а мы не можем ничего сделать, это медицинский факт- есть и те, и те, то нам надо какую-то придумать модель, которая позволяла бы творческому учителю опираться на базовое ядро и свободно планировать периферию, а должна быть программа, при которой учитель просто берет готовое и следует, если он не готов к другому. И вот в соответствии с двумя этими логиками развернулась довольно серьезная борьба между двумя такими направлениями преподавания литературы в школе здесь и сейчас. Одно направление готовит нас к единому учебнику, это концепция школьного филологического образования. Я участвовал в обсуждении всех этих концептов, видел первый вариант и окончательный. В первом варианте это было соотношение примерно 80% обязательных, а 20 вариативных. При этом среди этих двадцати часть была все-таки вариативна условно. То есть вот произведения писателя N.N- из пяти произведений выбери одно. Не ты сам решай, кого и на каком материале.
Была другая программа, исходившая из другой логики, это примерные образовательные программы по литературе. Там соотношение в начале пути было ровно противоположное: 20 к 80. в итоге путем долгих баданий, уравновесили, значит, стало 70- 30, 60-40. Но все равно логики достаточно разные, и сегодня работает комиссия по школьному преподаванию литературы, русского языка и русского языка как национального при Председателе Госдумы Нарышкине, и к какому выводу она придет, эта комиссия, мы на сегодняшний день не знаем. Но те документы, которые я видел говорят, что однозначного выбора в пользу жесткой регламентации нет, что учителю хотят оставить, как минимум, хоть какую-то свободу. Правда это не освободит от прихода прокуратуры по доносу родителей, если родители перепугались какого-то произведения, но тем не менее хоть как-то.
Логика составителей концепции филологического образования школьного простая: как контролировать изучение предмета? Вот какие критерии, если у нас нет вот этого прописанного плана. Как мы можем проконтролировать успешность - неуспешность преподавания? А логика составителей примерной программы другая: школьник же должен быть подготовлен к тому, что ему всю жизнь читать книги, про которые ему никто не дал правильного совета, как их интерпретировать, значит, мы его должны научить быть читателем. Давайте сохраним вариативность.
Вот эта вариативность, пока во всяком случае, есть большой шанс, что она сохранится, и на абсолютно жестко регламентированный список мы не перейдем. Вопрос заключается в другом: будет ли все-таки единый учебник? Еще одна оговорка- не профессионалы, постарайтесь понять- скучно, но важно, это касается всех детей: концепция филологического образования и примерные программы- это про стандарт, это не текст учебника, это стандарт, это два разных стандарта. И какая бы концепция ни победила, все равно на основе будут вариативные линии учебников, учитель сможет что-то выбирать даже при самой жесткой постановке вопроса. Если единый учебник, то есть один, что это означает? Это означает, что на все школы одна концепция, одна интерпретация, одна правда жизни и никаких отклонений в сторону, и тогда у тебя на столе должен лежать только этот учебник, инспектор, приходя в класс, будет требовать, чтобы это только он, на какой странице находитесь, что прочитали? Дальше, мы ведь, люди советской эпохи, знаем, чем кончится: на столе будет лежать правильный учебник, заложенный на правильной странице, а дальше- два пишем три в уме- будем учить лукавству. Это будет школа лжи. Мы детям будем говорить: «Заложите страничку 34, а сейчас мы с вами поговорим, ребята, об интересном». И будем все равно говорить об интересном. У меня младший сын пришел из школы, и я спрашиваю, какая у вас учительница- новая учительница по литературе. Предыдущая- он как-то ворчал. Он говорит: «Предыдущая была лучше». Я говорю: «Как, ты же ругался ?», он говорит: «Она хоть злая была». Так что хоть что-то, хоть какая-то эмоция. Без эмоций литературы не бывает, она же не ради того, чтобы правильный ответ, это же не задачник.
Идея единого учебника убивает и ту концепцию, на самом деле, и другую. Она пробуждает другую концепцию: под видом единой идеологии у нас будет одна единая идеология- это идеология лукавства. Потому что жизнь ты не заставишь все равно втиснуться. Дальше, когда начальникам, которые с горящими глазами бьются за единый учебник, это говоришь, они замолкают и продолжают думать. Они же как себе представляют школьное образование? Вот мы хотим, чтобы в результате школьного курса литературы и истории получился правильно идеологически ориентированный человек. И думают они при этом про ближайшие выборы. Так политики устроены, за это их судить невозможно, такая у них профессия, как повар мыслит моментом, когда из духовки будет вытащен пирог, он же не может думать про тот пирог, который будет послезавтра- пирог здесь и сейчас, другой ему не нужен. Их спрашиваешь, а вы себе представляете, как делаются школьные учебники по литературе и как они приходят в школу? - А как? -Ну хорошо, вы даете задание- должен быть единый учебник, добро, года три на всю линейку- это же нельзя сделать по одному классу, это надо, чтобы все учебники были сразу, потому что там должна быть внутренняя логика, они должны быть соотнесены с русским языком, с историей, с мировой художественной культурой там, где она есть и так далее, со всем курсом. Минимум 3 года. Это халтура, но хорошо, схалтурили, за три года сделали. Потом поэтапно, по классу внедряем. Значит, три года сюда, пятый, шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый, одиннадцатый- через 10 лет у вас выйдет первое поколение, которое по этому, в лучшем случае, единому учебнику училось. Так это уже получается два выборных цикла. А какие задачи у вас будут через эти два выборных цикла? А не поменяете ли вы представление о том, что вам нужно. Причем вы хотите консервативное начало. Ну возможна такая задача, будет вам консервативное, а вдруг вам через 10 лет понадобится прогрессивное? Может быть, не стоит ломать?
На каком мы сейчас свете живем, что происходит? Вот про комиссию Нарышкина я сказал, там неопределенность, но есть вероятность того, что будет более -менее вариативная программа. Будет борьба, поскольку единый учебник не проходит по закону, предлагается уклончивый термин теперь «Базовый учебник», но это примерно то же самое, что и единый, только называется по-другому. И сейчас это будет рассматриваться на зимней сессии Думы. Закон об образовании запрещает отсутствие вариативности. Понимаете, да? То есть для того, чтобы ввести единый учебник, надо сначала взломать Закон об образовании, прописать новую статью об исключении из правил, а затем на основе этого... и поехали. При этом характерно, кто начал заниматься этим единым учебником. Это законопроект председателя от комитета по безопасности Ирины Яровой, подписанный заместителем, по-моему, председателя комитета по обороне Францем Клинцевичем, и дальше там до последнего момента не было ни одного представителя комитета по образованию. Потом, видимо, поговорили, как следует, с Никоновым, и там появилась его подпись, но первый законопроект о едином учебнике вносили люди, которые не имеют к образованию никакого отношения, хотя бы политического, даже его не имеют. Это примерно, как я, как всякий интеллигент имею представление, о том, как должна быть устроена безопасность в государстве, если я начну писать инструкции главному разведывательному управлению, то далеко же наша военная разведка уйдет. Это вот примерно той же степени вменяемости работа, но почему-то про образование можно. Следовательно, если этот закон будет принят, дальше мы получим еще один неработающий закон, потому что потому, точка. Не будет этого. Все равно будет несколько линий, все равно будет вариативность, только вариативность по факту с лукавством или вариативность юридически и по-честному.
В силу этого я смотрю в будущее со сдержанным оптимизмом, только вопрос должен поставлен быть по-другому. Мы чего хотим? Мы хотим, чтобы школьники читали или мы хотим, чтобы они отчитывались? Совместить не удастся. То есть, конечно, школа- институт насилия. Она, среди прочего, должна и заставлять. Но, если мы честно себе скажем- никаких 12 страниц в день в среднем не будет, потому что- видели ли вы школьника, который, ну кроме влюбленного в литературу, который каждый день читает по 12 страниц, отсчитывая эти 12 страниц? Я не видел. Влюбленных, готовых читать по 50 страниц, вместо других уроков, видел. А готовых по 12, от сих до сих, не видел никогда. Следовательно, задача нереализуемая, невыполнимая. Поломать можно, создать нельзя. Мы все равно вернемся на путь вариативности. Еще раз повторяю, нет противоречия между всеми в том, что имеется базовое ядро. Вопрос, насколько оно большое. И это базовое ядро не надо описывать, потому что оно и так присутствует. Вопрос наоборот в том, как ввести в школу современную, создающуюся здесь и сейчас литературу для подростков, которая создается, пишется и ими читается. От переводной- причем в данном случае- это не классика, это от Джоан Роулинг до, не знаю, до Саньки Прилепина. Я вот специально ставлю на полюсах. То, что им здесь и сейчас понятно. Это завтра уйдет, что будет через 10 лет, мы узнаем, мы через 10 лет поговорим, а пока давайте дадим им, помимо того, что они обязаны знать, то, что они хотят почитать. И тогда вдруг окажется, что они могут читать сквозь призму понятной современной литературы по-другому и классику. Вдруг до них доходит, что «Евгений Онегин» молодежный роман, что Ольге 16, Татьяне 17, Ленскому 18 и это почти что их сверстники. Это первый раз, это первая любовь, это вообще здесь и сейчас. Что там Соня флиртует с Борисом в первой сцене, где они там с Наташей появляются в «Войне и мире», а ей 14 лет. Прокуратура не пропустила бы, если бы это была современная литература. Она целуется там, это же совсем страшно, а он взрослый, юридически. А дальше лукавство, значит, почему Толстому можно, а современному писателю нельзя? Потом все эти бессмысленные, безумные ограничения по возрастам для книжек- они, во- первых, рынку наносят ущерб, а потом, самое существенное, действительно, прокуратура имеет право прийти, потому что, если у вас там написано «18+», а там же мы все больше вытесняем в это «18+». а давайте прямо скажем- подросток инициируется в этой взрослой жизни через подобие. Он читает, смотрит и разговаривает. Мы же ему не запретим обсуждать все эти темы за пределами урока, а иногда и на уроке на последней парте? Не запретим. Мы можем избавить его от упоминания о том, что дети, подростки употребляют наркотики, что бывает секс, что родители разводятся, что бывают нетрадиционные браки. Мы все можем вычеркнуть, затереть, только он прочтет это в жизни. Может, лучше он прочтет в адаптивной форме в некоторых подобиях до того, прежде, чем с этим столкнуться в реальности. Одна из функций литературы- подготовка, как Пушкин- наше все- к жизни нас готовит площадной роман, а не наставления, и если мы эту тему вычеркнем, то мы просто получим обратный результат. Есть опасность того, что кто-то будет протаскивать, пропагандировать наркотики, ну, конечно, но для этого есть вполне себе судебные иски, подавайте на этих, и вполне хватает действующего законодательства по борьбе с наркотиками, чтобы это никогда не было, а вот до чего доходит. Есть такая писательница Линор Горалик, которая сама рисует картинки к своим книжкам. И она выпустила только что замечательную по оформлению книжку, может, она здесь продается, я не знаю, и там доктор держит шприц. Картинку пришлось перерисовывать, потому что изображение шприца расценивается как пропаганда наркотиков. Это же вот что-то не полный порядок.
Поэтому честно давайте говорить- подросток узнает, что в жизни есть смерть и в жизни есть секс, и эти две темы так его завораживают, что, если вы с ним не готовы на эти темы спокойно разговаривать, он найдет, с кем поговорить без вас. Второе: подростков разрывает два комплекса, причем они не совместимы: один комплекс - я единственный, а второй комплекс- хочу быть, как все. И поскольку это несочетаемо, а на меньшее никто не согласен, то он в бесконечно напряженном, внутренне разъяренном состоянии, он не знает, что с этим делать. Литература среди прочего, в том числе современная и в том числе не очень качественная, это очень важно, литература некачественная иногда не менее важна, чем качественная, если она отвечает на сиюминутный запрос, она распределяет этот психологический удар по множеству эмоциональных капилляров, она дает растечься этому внутреннему ступору. Кино- оно про то же, хорошее кино, театр, просто в театр меньшее количество ходит. Вот, ставя барьер на пути современной литературы в школьный курс, мы, с одной стороны, оставляем подростка- ну это речь, прежде всего, конечно, про подростка- довольно в тяжелом психологическом состоянии, с другой стороны, мы высушиваем классику. Мы высушиваем классику, мы забываем, что у Достоевского, которого они читают, политический, актуальный, сиюминутный- был бы телевизор- с телевизора бы как будто перетекали новости в текст, это мы ощущаем как прошлое, потому что оно прошло, а тогда это ощущалось как сиюминутное, здесь и сейчас происходящее, горячее, неустоявшееся жизненное содержание. И без этого ощущения жизненного содержания, которое присутствует в нас, никакой литературы в школе не будет.
И последнее, о чем я , наверное, расскажу, прежде, чем сделать паузу. Очень важно вот что. Хватит бороться с интернетом. Все, эта тема должна быть запрещена. Родители оставляют ребенка один на один с экраном, не помогают ему искать навигатор, сложные интересные ресурсы, которые там есть, вместо этого оставляют один на один и потом жалуются. Проблема не в интернете, а в том, что никто ребенка за руку не ведет по этому миру, очень сложному, очень интересному, где есть не только «В контакте», уверяю, есть сайт НАСА, с невероятными космическими штуками, есть сайты типа «Розового жирафа», где Илья Колмановский, я не знаю, сейчас ведет или нет, вел замечательный кружок «Карманный ученый», куда можно по скайпу позвонить, задать вопрос, а он потом отзванивает и отвечает, а это записывается, вывешивается. Огромное количество абсолютно интересных, крутых, интересных, понятных школьнику, подростку ресурсов, куда мы его не заводим, а мы его просто оставляем, а потом говорим- это все плохо. Плохо может быть потому, что мы ему оставили две кнопки: «ВКЛ» и «ВЫКЛ», а может, так поводить его. И литература не противостоит видео-ресурсу, она живет в другом контексте. Да, это медицинский факт. Видеорассказ, видеонарратив считывается проще, чем нарратив словесный. Можно вздыхать, хлопать крыльями, а можно - условно- например, экранизировать, написать сценарий экранизации классики. Превратить «Евгения Онегина» в сериал. Вообще это, строго говоря, если мы посмотрим на то, как Пушкин «Онегина» выдавал в печать, - это чем не сериал? Продавать по сезонам, с переходящими героями. Конфликт пиковый, ведь в чем отличие книги или обычного фильма от сериала? В том, что книга и фильм должны вас в конце отпустить, а сериал должен вас в конце зацепить. И, выпуская по главам, если вы посмотрите на структуру построения «Евгения Онегина» - это сверхсовременное, это авангардно, то есть в конце вас никогда не отпускает, и даже в последней главе, когда Онегин потрясенный остается, там есть пауза, которая остается, если бы это был сериальный продукт, можно было бы и заполнить. Но тогда это называлось - открытый финал, то есть финал, который нас не отпускает. Я почти не шучу, это все серьезно, есть формы, которые мы просто, не воспринимая как современные, мы бы забыли, что это были живые люди. Мы ругаемся на электронные носители, на то, как литература не вписывается в эти форматы, вы что думаете, когда появляется роторная машина и тиражи растут многократно, и наступает газетно-журнальная эпоха, это было менее революционно, чем появление Макбука? Нет, это был такой же вызов. До этого — литература элитарна, контрафакта нет и авторские права не нужны, потому что, то, что вы напечатали в Риге вы не довезете до Санкт- Петербурга, а Санкт- Петербург не будет продаваться в Воронеже. А Воронеж только напечатает, но не довезет до Екатеринбурга. И вдруг все это меняется, а что меняется? Тиражи растут- это означает, что содержание демократизируется, демократизируясь, оно снижается, возникает вопрос, как элитарной культуре существовать в этих разорванных демократических условиях? Появляется место для картинки, потому что там, где демократизация, должен появиться зрительный образ и так далее, и так далее. А потом появляется дагерротип, который, вообще говоря, тоже в довольно сложных отношениях с текстом. Я не случайно упомянул эти открытия, потому что роторная машина появляется в год рождения Пушкина, а дагерротип в год его смерти. Вот Пушкин родился в год появления роторной машины, а умер в год появления дагерротипа. И это технологические вызовы, которые также меняют всю структуру текста, как и видео и так далее, только надо искать ответы. Можно искать ответы, а можно плакаться и мечтать вернуться в прошлое, зафиксировать списки, дать единственно правильное толкование, результат заранее известен.
Давайте мы перейдем в режим диалога, если вы готовы.
А что вы думаете, вообще, о количестве учебных часов по литературе, меня, например, беспокоит начальная школа, потому что я знаю, что сейчас во 2 классе система такая, что, по-моему, 2 часа литературы, 3 часа физкультуры, то есть, с одной стороны, это, вроде бы звучит ужасно, с другой стороны, невозможно рассчитывать на то, что ребенок за 2 часа литературы вообще что-то прочитает?
Я не случайно достал телефон, у меня там, по-моему, есть расчасовка, сейчас я посмотрю. Про начальную школу не знаю, я, к сожалению, ей конкретно не занимаюсь. В школе общей - мало, катастрофически мало, не хватает часов и, к сожалению, боюсь, что будет не хватать, потому что для того, чтобы что-то ввести, надо что-то оттуда вынуть, правда? Если вы хотите идти на компромисс и вводите курс ОРКСЭ, ну, Основы православной культуры, светская этика, то вы же откуда-то часы должны забрать, так ведь? Мы готовы закрыть этот курс для того, чтобы прибавить литературы? Мы готовы там отдать часть часов за счет не знаю чего, вот чего? Это как в домах, где много книг, правило действует одно простое- одну внес, две вынес. Когда мы хотим больше часов, мы должны сказать, что мы вынесем. Сейчас скажу. В начальной школе 675 часов — русский и 540 литературы. Это на всю начальную школу. Математика, для сравнения, 540 часов. С пятого по девятый — литература 455 часов, а русский 735, математика без информатики 875, значит, пропорции, вы видите, меняются, нарастает математика. Это общая школа, мы не берем школу с национальным компонентом. При этом есть правило школьное, по которому домашнее задание не может быть больше 12 учебного времени. Понимаете, да? То есть добавьте к этому половину этих часов, и вот все время , которое мы имеем на литературу. Мы в это должны втиснуть базовый список, мы должны втиснуть современную словесность. А ведь давайте прямо скажем- классика все менее доступна по языку, значит, на уроках нужно время, чтобы вместе с ними почитать, просто вслух почитать, разбирая, что понятно, что непонятно. То есть время еще больше увеличивается, и как увеличивать список в этих условиях?
Мы можем, конечно, любое решение принять, только мы должны твердо понимать- часы не добавят, хорошо, если не отнимут, в этих рамках ничего добавить невозможно, можно только сжать. Решить вопрос можно только за счет того, что количество книг, которые мы изучаем, уменьшить, а изучать их лучше. Что касается начальной школы, там ведь есть еще одна важная вещь. Вопреки всем разговорам про то, что молодежь не читает, вся социология говорит ровно об обратном: дети до 10, то есть вся начальная школа читают больше и лучше, чем их европейские сверстники, а что значит лучше — это быстрее. Есть еще такой параметр- скорость чтения. И, читая больше и лучше, они их обгоняют, а потом - раз и провал. Начиная с 10 кривая идет вниз, к 14 приближаясь к ситуации близкой к нулю, а после 18 опять начинает медленно расти вверх, растет где-то до 27, потом опять спад. И там вот с 18 до 27 везде, во всех цивилизационных странах спад тоже. Ну, понятно, почему спад- карьера, дети, не до грибов. А дальше вторая точка разрыва. Вот первая точка разрыва 10, у нас слишком резко начинает падать, а вторая, после пятидесяти, в мире начинает расти, а у нас нет. И все понятно: до десяти родители в клювиках приносят книжечки, и родители в авторитете, поэтому книжечки дети доверчиво читают. Потом дети начинают наглеть, родители не в таком авторитете, а своих денег, чтоб купить ту гадость, которую хотят читать они, у них, как правило, нет. А родители всегда хотят что предложить своим детям? То что они знают, то, что им родители когда-то предложили, поэтому у нас вечный Чуковский- я очень люблю Чуковского- это не про то сейчас, что Чуковский плохой, но помимо Чуковского есть много чего интересного. Если бы был Чуковский плюс N, я был бы обеими руками за. У нас только Чуковский, а Чуковский в какой-то момент вызывает аллергию, потому что уже был, мы уже знаем вашего Чуковского. Мы не понимаем, про что стихотворение Маршака «Дама сдавала багаж». Кто такая дама, что такое «саквояж», ну и поехали, а у «Кто такой рассеянный с улицы Басссейной», там куча реалий, которые нам, потому что мы это читаем в детстве, кажутся абсолютно понятными, а это абракадабра, это требует комментированного чтения, академический комментарий уже там нужен. Стихи гениальные, ну , что делать, так бывает, стареет.
Я к чему? К тому что в 10 родительских денег нет, а в 18 появляются первые свои деньги, начинается рост потребления. Причем с восемнадцати до двадцати семи молодежь читает больше, чем старшее поколение, ругающее молодежь. А после пятидесяти, понятно, социальный провал. В мире это время, когда карьера сделана, дети поставлены на ноги, время свободное есть, деньги тоже, ну в какой-то мере, необходимые для поддержания, либо уже есть, либо их уже не будет. Поэтому можно расслабиться и спокойно читать. А у нас -это время дожития. У нас в пятьдесят начинается медленное вступание в возраст дожития. В мире это называется «третий возраст», никакой вообще концепции старости нет. Есть не старость, а третий возраст, это отдельный период человеческой жизни со своими задачами, возможностями, преимуществами, да и с недостатками. Человек через другое раскрывается. У него другой тип творчества. Говорят, что внуков мы воспитываем лучше, чем детей, потому что мы уже от них ничего не хотим, мы их просто любим. Да, а от детей мы все время чего-то хотим, чего-то надо, мы еще их строим. Я к чему? Про чтение. Если мы на эту модель посмотрим, мы точно увидим, когда начинается спад и почему он у нас быстрее, потому что у нас жесткое программирование вместо свободы выбора. Школьник читает не то, что хочет и не то, что ему одноклассники посоветовали, а то, что ему предписали, значит, дальше нет выбора, нет роста.
Был такой опыт в Белорусской ССР: в последние 30-40 лет изучение белорусского языка, от которого все плевались, сейчас нормально совершенно изучают, за счет чего- за счет того, что очень мало было текстов. Ведь что такое изучение языка без текста- это тот иностранный язык, которому пассивно обучают. Вот будет то же самое, что было в БССР с белорусским языком, мы к этому, мне кажется, движемся. Что вы думаете по поводу этого? Спасибо.
Ну я все-таки не предлагал совсем тексты убрать, просто мыслить реально, сколько текстов можно прочитать за этот отрезок времени. В принципе, есть методики подсчета, надо просто подсчитать, чтоб это было реализуемо. Второе, о чем я сказал, это очень важно, эти тексты нужно читать не только дома, но и в классе, вслух, совместно обсуждая. Это не изучение иностранного языка, это будет все-таки изучение именно литературы, только путь другой к этому тексту. Я, конечно, был бы рад, чтоб было больше часов, но я не верю. Давайте называть вещи своими именами. У нас есть предмет «Основы безопасности жизни», который держат с таким упорством, ну чтобы военные не получили НВП, но Минобр не хочет отдавать их военным. Соответственно, запусти, дальше будут вопросы. Вот армия должна быть рядом, школа должна быть здесь. И поэтому держат ОБЖ. Что мы еще можем вынуть? Математику и так через пень колоду знают.
Моя позиция по ОРКСЭ очень простая. Я считаю это предметом не существующим, а искусственным, мне понятна задача- хотите Закон Божий, давайте называть вещи своими именами, и это честный путь, тогда он обсуждается, тогда меняется Конституция, это как раз та статья, которую можно изменить. Но если общественное согласие есть, то есть такой опыт, надо посмотреть, как реализуется, но предмета «Основы православной культуры» или «Основы исламской культуры» нет. Все интересное из того, что есть в этом предмете присутствует в курсах литературы, мировой художественной культуры и истории. Но это моя личная позиция, другое дело, что, когда там уже деваться некуда и ребенка ставят перед выбором: этика в 4 классе или основы православной культуры, я уж скорее отдам на основы православной культуры, потому что, что такое этика в 4 классе? Этика- что это, как себя вести или это философские представления? Это, вообще, предмет с пустотой. А сейчас же обсуждается продление ОРКСЭ с пятого по девятый, не решено- через год, идет давление чудовищное. Опять что-то придется добавлять. Семь уроков, восемь же вы не сделаете? Либо раздвигать еще, давать год двенадцатый, но это огромные расходы, а государство ужимает расходы на образование. Если была бы двенадцатилетка, тогда я очень красиво представляю себе, как должен быть построен курс литературы: с пятого по восьмой- это чтение книг с постепенным появлением исторического контекста, с девятого по одиннадцатый- это историко- литературный курс, а двенадцатый класс- свободное чтение. То есть начали литературным чтением и заканчиваем литературным чтением, то есть они уже как сформировавшиеся читатели читают вообще без всяких списков, чтобы чисто поговорить вокруг литературы. Я сейчас не верю, что будет двенадцатый класс. Рад бы, но не верю. Дальше возникают следующего порядка проблемы: сейчас историков рассматривают как просто таких идеологических работников и их заставляют, бедных, придумывать какое-то обоснование, что не Киевская Русь, а Корсунское царство, не знаю, что там будет. На обсуждение этих двух концепций нам тетка из администрации президента начала что-то такое про Херсонес говорить. Я ей ответил очень просто- мы про историков не знаем, а у нас тексты- основа курса. Текстов нет, значит, у нас не будет никакого херсонского периода. У нас есть только один текст, но, к сожалению, он написан в XIX веке, - это замечательная баллада Алексея Константиновича Толстого про Корсунь. А где Древнерусский? Киевский- я понимаю, что такое, и никакие политические причины меня не заставят это изменить. Я могу, что угодно думать, но у меня тексты. Точка. А они мыслят какими-то другими категориями.
Добрый вечер, возможно вы уже затрагивали эту тему, но все равно задам вопрос. Меня интересует, как самостоятельно воспринимать классическую литературу школьнику, если например наше учебное заведение не способно четко объяснить его суть, смысл- наше, в принципе, образование, я считаю. Гимназия вторая.
Ну проблема подготовки учителей, вообще говоря, ключевая. Что тут делать? Ничего тут не поделаешь. Как вот было написано на этом плакате в нашем Ленинском педе «и главное, главное, главное- поднять его материальное положение», а дальше жестко- если вы платите- вы можете жестко предъявлять встречные условия, если вы не доплачиваете, то вы зависите от того, вот данный учитель хочет работать и может, и будет, а этот, а что вы с ним сделаете? Но самое существенное - понимать текст можно на самых разных уровнях, если текст по-настоящему хороший, до конца его исчерпать нельзя, там все равно останутся пласты на следующие периоды жизни. Поэтому без всех, без всякой внешней подмоги, сами, как можете. Сами, как можете на том уровне, к которому сегодня готовы. И не бойтесь совершать ошибок. Мои дети, вот младший, не очень как-то заводились на чтение, их завело чтение ужасающего цикла романов «Коты — воители». Ну да, я плевался, но покупал, потому что, если они это читают и это заводит машинку, значит, машинка должна завестись, а потом поедет. Ну она, как-то более -менее поехала. Спасибо автору, не помню как его зовут.
Я правильно понимаю, что вы являетесь автором учебника по литературе?
Действующего для 10-ого и мы заканчиваем семилетнюю работу над линейкой 5-9. Но она пока не в школе, если будет, то после семнадцатого года.
Просто я как практикующий учитель проблемы единого учебника не вижу вообще. Есть тексты, а есть какой-то литературоведческий минимум, который необходимо дать детям, и все. А из любого текста там можно вытащить целую бездну, чего хотите, хотите туда, хотите сюда. Проблема в чем? Современной литературы, действительно, совсем нет в программе и последние произведения, наверное, восьмидесятых годов прописаны в программе. Вот вы говорите 60-30 на усмотрение учителя. Я весной была... меня переучивали учить по ГОСТу и там звучала такая цифра 11 % только учитель может изменить по своему усмотрению программу, то есть это из 175 уроков, порядка 17-18 уроков я могу преподавать то, что я хочу. Что мне нужно как практикующему учителю? Мне нужен навигатор по современной литературе, потому что я могу ориентироваться только по рекламе в книжных магазинах, и не всегда она оправдывает себя. И как читатель я, покупая книги, не могу вспомнить ничего хорошего, кроме Виктора Пелевина, правда, из современной литературы, я имею в виду, и детям я на эту тему тоже ничего рассказать не могу. И сейчас есть, действительно, проблема в том, что они не понимают классических текстов, очень уж далеко, время много прошло с момента Пушкина, Лермонтова, Ломоносова.
Так вот резюме: нужен навигатор по современной литературе, чтобы какой-то человек сел и отобрал качественные тексты среди вот этого огромного количества, которое сейчас есть. Спасибо.
Ну, во-первых, навигатор, конечно, очень нужен, только он должен быть подвижным, правда? Потому что в отличии от классического ядра- это подвижная сфера, то есть сегодня это считывается, завтра нужно что-то новое, то есть он должен быть постоянно обновляемый, и это, скорее, интернет-ресурс, чем книжка. Что касается того, что вам говорили на семинаре, это, видимо, было до того, как МинОбр выпустил примерные программы...
Это было в мае
А нет, это кто-то вас в заблуждение вводил, потому что к апрелю были уже примерные образовательные программы, утверждены министерством и вывешенные как документ, на основе которого вы можете работать. Так что посмотрите его, это, в принципе, ситуация пока облегчилась, может потом она опять ужесточится, но на данном этапе облегчилась. Что касается единого учебника, понимаете, опять же, вообще, учебник нужен как бетонирующая сила, он бетонирует дно, чтобы ниже спуститься было невозможно. И должны быть разные, потому что разные все-таки среды, регионы, традиции и так далее. Их не должно быть слишком много, но они должны быть различными. А очень хорошему учителю, повторяю, учебник нужен как легкое подспорье. Ему все равно- единый, неединый, неделимый. Центр школы- учитель, это безусловно.
А про навигатор, да, безусловно, и про это думают все, но пока не нашли хорошего решения. Вот на днях разговаривал с владельцем издательства «Дрофа» Новиковым, вот они тоже вокруг этого бродят, не очень могут придумать модель, как вот с этим навигатором про современную (литературу) выйти на учителей. Но думают. Думаю, что будет решение.
Вас всегда очень приятно слушать, много раз слушал и вживую и заочно Очень все интересно. У меня такое наблюдение, что в моем понимании не важно по какому учебнику, важно, кто учит, потому что прекрасный пример - предмет ОБЖ, если будет толковый преподаватель, он прекрасно откроет всю суть жизни. И может быть прекрасная литература, с которой каждый ребенок будет хотеть убежать. Поэтому важно кто, и, наверное, главное не учебник, а подготовка преподавателей, чтобы они были толковыми и хорошо учили.
А вопрос такой, что вы порекомендуете почитать из современной литературы?
Еще раз про учебник. Конечно, ключевая фигура - учитель. Но есть еще фигура, гораздо более важная, чем учитель, это мама и папа. Но школа- это система. Вот семья- это случайность. Один родился в этой семье, другой в той. Кому-то с семьей повезло, кому-то не очень. Школа должна компенсировать. Есть семьи математиков, и понятное дело, что если это не специализированная школа, то скорей всего мальчик или девочка из семьи математиков будет скучать на обычных математических уроках. Кто-то из литературной семьи- ему дома дали, и даже хороший учитель ему нужен только как собеседник, а не как учитель. Но мы исходим из того, что не у всех семьи удачные и мы должны предложить возможность получить хорошее образование, не зависимо от того, есть у тебя дома условия или нет. В этом отношении учебник важен. Мы не можем в каждую школу обеспечить замечательного учителя. Мы должны хорошему учителю не помешать, а слабому учителю не дать возможность спуститься ниже определенного уровня. Дело только в этом.
Что касается книжек, которые выходят здесь и сейчас. Я читаю много, но поскольку я бросил заниматься литературной критикой лет двенадцать- пятнадцать назад, я в отличных отношениях с современной литературой, я могу ее не дочитывать. И читаю не потому, что там какой-то процесс, контекст, а по принципу- нравится- не нравится. Не нравится- не дочитываю. Из того важного, что было из нулевых- это, наверное, роман Владимира Маканина «Асан» о чеченской войне с героем по фамилии Жилин, узнаваемый. Не все мне там нравится, но вообще, с современной литературой трудно выстраивать отношения, потому что она живая. Там никто тебе еще не объяснил, что это незыблемая классика, ты все-таки должен как-то относиться. Вот Маканин «Асан». Очень тонкое, а где тонко там и рвется, но все-таки очень тонкое — повесть писателя Андрея Дмитриева, получившая Букеровскую премию, «Крестьянин и тинейджер», но роман его «Закрытая книга» мне нравится даже больше. Он один из тех, кто уехал, он практически эмигрировал на Украину, по личным обстоятельствам, не по политическим, живет теперь там.
Наверное, не могу сказать, что это мой любимый роман, но он все-таки очень важен тоже для размышлений, тоже из нулевых- это Улицкая «Даниэль Штайн, переводчик». Думал ли я в юности, что когда-нибудь я дойду опять до жизни такой, что скажу, что это социально важное произведение. Все протестовало против таких определений. Литература про прекрасное, но вот жизнь показала, что и общественно значимое тоже важно. Наверное, я прочитал с глубоко смешанным чувством роман, который, видимо, будет сейчас получать премию за премией писательницы- дебютантки из Татарстана Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза». Я думаю, что она либо будет претендовать, либо получит в этом году все премии, она только что вышла. Я бы был редактором, я бы вырубил оттуда половину. Потому что это не роман, а повесть. Там сесть одна сквозная линия, и вот на этой линии главной героини я бы и сосредоточился. Все остальное там.., но пока эта линия- все здорово, и настолько здорово, что ты терпишь все остальные. Вот попробуйте его по крайней мере полистать, как минимум полистать, посмотреть, что это из себя собой представляет.
Что еще? Я вот надеялся, я завтра рано утром улетаю в отпуск, я хотел взять с собой книжку Петра Алешковского, только что вышедшую, надеялся здесь купить, но она сюда еще не пришла. Это такой прозаик, который начал блестяще тоже в девяностые годы повестью «Жизнеописание Хорька», потом у него было несколько книг более слабых. Хорек- это прозвище. Это не про животное. И на самом деле эта книжка тоже про подростка, эта книжка задолго до Прилепинского «Саньки» и гораздо сильнее, прямо скажем. Но он потом написал несколько неудачных, так с писателями бывает, писатель может написать вообще одну книжку, а потом всю жизнь ждать, стоять в очереди, пока к нему придет хорошая следующая. Ну вот говорят он написал хороший роман, я его еще не прочел, но надеюсь, что прочту.
Есть книжка, которая мне очень нравится, но я вообще не равнодушен к этому автору, поскольку она ходила когда-то ко мне в литературный кружок во Дворец пионеров- это было миллион лет назад- Майя Кучерская, называется «Современный патерик». Патерик, знаете, да, что это такие, как бы о подвижниках благочестия, но это такая постмодернистская почти, такая с юмором, но мемом стал православный ежик, которого вы, наверное, слышали. Ну и другие у нее есть книжки.
Что еще? Мне очень когда-то понравилась книга Дмитрия Быкова «Пастернак», хотя это не исследование, а лирическая, скорее, исповедь о любви писателя Быкова к писателю Пастернаку. Ну а роман должен быть о любви, поэтому это интеллектуальный роман. О чем роман «Евгений Онегин»? Конечно, о любви, а все остальное - это прибавочная стоимость.
Что еще из последнего? Ну вот, наверное, из того, что меня глубоко зацепило, ну так, без скидок, без компромиссов, это вот это. Ну есть целые пласты переводной замечательной литературы, она, слава богу, сейчас выходит быстро довольно, переводы. Среди нее есть та, которая нравится всем и не нравится мне, «Щегол», например. Мне не нравится, всем нравится. Стоуна, которая всем нравится, а у меня вызывает, ну, уважение. Выдающийся первый роман Франзена «Поправки», но потом ему объяснили, что он Лев Толстой, и он поверил, написал следующий роман, ну и так далее.
Литература, вообще говоря, неисчерпаемая. Последняя маленькая биографическая повесть Татьяны Толстой. Последние, сравнительно короткие вещи Татьяны Толстой. Роман — нет, а вот короткие вещи, как нравились, так и нравятся. Поэтому, мне кажется, что с литературой более -менее все ничего. И на все вкусы. Кому нравится Шишкин, кому нравится Прилепин, кому кто. Кому нравится Алексей Слаповский, с его очень хорошими романами, причем это ведь первый случай, когда автор сначала написал сценарий сериала «Участок», а потом написал роман по следам сериала, и роман мне нравится гораздо больше. Это роман тонкий в отличие от сериала. Сериал не может быть тонким, понятное дело. «Большая книга перемен» вполне себе его, Алексея Слаповского, неплохая. Биографий был целый ряд беллетризованных, ну не беллетризованных, а вполне таких ярких и интересных. Книга Сергея Белякова из Екатеринбурга о Льве Гумилеве, вышла очень неплохая книжка Елены Якович «Дочь философа», тоже связана с ее документальным замыслом, который выходил на канале «Культура». Я могу долгое время говорить, понятное дело. Книжек полно. Читать- не перечитать. Все с книжками в порядке. С чем другим не в порядке, а с книжками в порядке.
Спасибо вам большое за лекцию, всегда с удовольствием ходим вас слушаем. Вопрос мой заключается в следующем. Мы сейчас говорим о работах с текстами, но сейчас мы живем в то время, когда текст может стать литературой лишь в будущем, а мы его уже прочитали в интернете замечательно. Я, например, в свои 30 лет поймала себя на мысли, о том, что в школе меня не научили разбирать- хороший текст, плохой текст, и к этому пришлось идти долго и мучительно. И поэтому я хотела у вас спросить: работа с текстом именно, как с тканью, это тоже прерогатива уроков литературы и ответственность учителя по литературе и русскому языку?
Ну, вообще, по-хорошему мы должны среди компетенции, которую получаем в школьном курсе литературы, иметь компетенцию критика. Критика не для других, критика для себя. Чтобы мы могли : а) смотреть, как построено, б) занимать позицию и обосновывать ее. Эту компетенцию школа дает редко, хотя должна была бы. Причем, мне кажется, школа должна давать компетенцию и кинокритика, потому что, когда экранизация, мы должны смотреть на то, как экранизируется, не просто говорить- экранизация это далеко, а мы должны говорить, почему далеко, что кино может взять со своим языком из литературы, чего не может взять из литературы, конечно, это компетенция, которую должна давать школа. Ну либо кружок. Я, вообще, убежденный кружковод. Я не большой любитель такого стандартизованного школьного курса, кружки я вел долгие годы, и мне понятнее это. Ну сеть кружков, она тоже схлопывалась, хотя в Москве вот последний год возобновилась эта жизнь, целый ряд людей ведут кружки, кто на дому, кто при каких-то клубах, причем это не всегда заработок, это часто бывает просто желание. Такой кружок ведет Анна Наринская, Галина Юзефович, целый ряд других литературных критиков. И это — желание разговора. Есть другой путь. Ну хорошо, школа вам не дала, организуйте клуб свой. Вы знаете, как в Англии возрождали интерес к чтению? Когда там начали падать продажи, спохватилась индустрия, и там запустили проект поддержки чтений, во множественном числе, для каждого свое, там без высокомерия. Кто хочет условную Донцову, значит, пусть читает свою Донцову, кто хочет «Гарри Поттера», лишь бы читали. И главное придумать такие формы, которые позволяют обсуждать с теми, кому ты доверяешь, то, что тебе интересно. Например, поскольку англичане очень часто ездят на работу подолгу, там все-таки рынок труда устроен принципиально иначе, чем у нас, там по 2 часа бывают ежедневно туда и обратно. Электричка, поезд «Лондон-Эдинбург» там каждую, предположим, пятницу, в 6 вечера, в определенном вагоне встречаются люди, ездящие из Лондона в Эдинбург, чтоб поговорить про книжки. При церквях читательские клубы- это форма социальной работы, причем это не богословские труды, а это про книжки, как и киноклубы. Кстати, у нас в некоторых приходах киноклубы точно бывают, а вот книжных что-то не встречал. И это тоже навык свой, когда может выступать кто-то с сообщением о прочитанной книге, с рекомендацией или нерекомендацией. А может быть два контр-мнения, это вопрос самодеятельности, это, вообще говоря, самоорганизация жизни, в том числе литературная, это наша прерогатива. Нам никто готового ответа не даст, значит, давайте сами. Сообщества в сетях. Там может быть 10-15 человек, глядишь разрастется, а в конце концов, какая вам разница пятнадцать или сто? Ведь сто и пятнадцать- это пятнадцать раз по одному и сто раз по одному. Значит, интересен, на самом деле, один человек, тот, с которым ты разговариваешь. А все остальное- это количественный показатель, если это не рынок, то это не должно нас волновать. А это не рынок.
Александр Николаевич, есть ли у вас сейчас время для работы над каким-нибудь своим романом, повестью или чем-то. Не поделитесь?
Я пишу, действительно, завтра улечу в отпуск, буду писать. Только что у меня в журнале «Знамя» вышла политическая сказка «Правила Муравчика», сказка про Бога, котов и собак. Она, наверное, выйдет в издательстве «Рипол Классик» где-то в конце ноября, и выйдет книга с переизданием книги «1962» и с новой повестью «Коньяк «Ширван», она так и будет называться, в издательстве «Время», это тоже к концу ноября. Но и пишу я большой довольно текст, но сколько его я ...я пишу долго и неправильно. Правильно писать подряд, а не увязать в тексте. Так что у меня есть время. И я детский писатель-сказочник.
Я уже много лет хочу задать этот вопрос. Как отреагировал сын на «Послание Тимофею? Мне интересно, читал ли он его до того, как вышла книжка или он получил ее из типографии и прочел. Ну и как отреагировал? Мне кажется, это все-таки очень личная история, которая касается отношения с родными?
Речь идет о книге «1962». Это про год моего рождения. Это такая лирическая повесть, но она — обманка, там не все, то есть там почти все не так. А там стилизовано под воспоминания, и вы попались. И он -то точно знает, кто, кого, как зовут, где правда, где неправда. Она построена как разговор со старшим сыном, но когда я ее начинал, ему было 14, сейчас ему 28, так что время прошло много. Нет, он читал ее, когда она вышла. Он по образованию математик, правда, ушедший в лингвистику, так что человек суровый, не то, что как-то так свое суждение выносил, но я не почувствовал, что он раздражен, что уже хорошо.
Александр Николаевич, год назад в Школе «Репное» вы нам рассказывали о своем проекты «Буктрейлер» и можете ли рассказать, во что это вылилось, состоялся ли он вообще? Спасибо.
Есть такой формат «Буктрейлер», в Европе уже давно существующий, у нас, входящий в жизнь, к сожалению, поскольку все схлопывается, в этом году... да и поскольку там начали вызывать в прокуратуру тех, кто выдавал деньги на это, ну понятно... Эта проблема Александрины Маркво, муж которой Ашурков был связан с Навальным, после чего прокуратура решила, что таким образом государство давало деньги на Навального. После этого конкурс закрыт.
Он есть, там сайт можете посмотреть. Это, ну трейлер, нормальный трейлер, но вопрос в чем? Ведь мы же живем в мультимедийную эпоху. Как продвигать книгу? Можно рассказывать, на телевизоре показывать - непонятно как, потому что она неподвижная. Ну так покрутили, ну и что? Обсуждать книги, притом что тиражи небольшие невозможно, потому что аудитория нестыкующаяся. У телевизора, предположим, сто тысяч и выше, а здесь у вас тираж 10-15, и с кем вы будете про это разговаривать? Нет возможности. А есть возможности снимать видеоролики, как в кино. Мы сейчас, в этом году, запустили в магистратуре программу «Цифровое книгоиздание» вместе с Александром Гавриловым, совладельцем ресурса «Ridero. ru» и Владимиром Харитоновым, управляющим директором «Bookmate». Поскольку нет таких программ, а рынок возник- цифрового книгоиздания, и среди прочего там рассматриваются студентами примеры буктрейлеров. Как их делают? В чем отличие принципиальное от кино? В кино зритель заперт в коробочку зрительного зала и ему деваться некуда, и он перед началом сеанса трейлер следующего фильма посмотрит. Уже проблема с диском, потому что можно промотать, непонятно, смотрит или нет, а здесь вы это где будете это показывать, чтобы посмотрели? Должен быть какой-то язык, который ведет к вирусному распространению этого видеопослания. Не всякий язык годится. Наши пытаются снять дорого, со вкусом, но это хорошо себе представляешь на киноэкране, но плохо себе представляешь кнопочку... ну лайк-то может быть, а передать, поделиться - я уже с трудом представляю. Я студентам показываю ролики, которые делают, например, театральные режиссеры. Если бы здесь был Wi- Fi, я бы, наверное, мог показать один. Лучший трейлер, который, вообще говоря, был снят не для кино, а для театра, и этот метод годится для книжек, был снят Константином Богомоловым перед выходом спектакля «Братья Карамазовы». Это знаменитые, когда там стоят Мастер Йода и четыре человека, и поют или делают вид, что поют песню Леонида Дербенева «Этот мир придуман не нами», так покачиваясь, потом появляется надпись «18+», потом они опять продолжают петь, потом все это обрывается. И дальше все начинают гадать- ну, Константин Богомолов, наверное, переделал Братьев Карамазовых под Космические войны. Поскольку у журналистов не всегда, у наших коллег, принято ходить на спектакли прежде, чем о них говорить, то в программе «Вести недели» разоблачающей ужасных режиссеров, которые уродуют русскую классику, появился фрагмент этого ролика- вот до чего мы дошли! Надо ли говорить, что такого эпизода в спектакле нет. Буктрейлер должен не пересказать содержание, а привлечь внимание. Это должно быть смешно, чтобы вы по доброй воле передали это дальше, это не должно быть дорого, потому что главное - придумка, а не качество съемки. Это не искусство, а носитель. Все, если эти ответы сочетаются, успех будет рано или поздно достигнут.
У меня не вопрос, у меня комментарий. Сейчас на Ютуб я видела проект «Чехов жив», он по-моему, от Гугла, и там очень классно они это все сделали. Там можно зайти на какой-то сайт, пройти короткий тест, кто ты из героев Чехова, потом есть тоже видео интересные и прикольные. Вы знаете об этом проекте- не знаете, кто его финансирует? То есть, если захотеть, то могут.
У Гугл в прошлом году был замечательный проект, который Фекла Толстая с музеем Толстого и Гуглом провели. Два было проекта. Один- «Лев Толстой в один клик»- это когда вся страна, волонтеры, при помощи целого ряда программистов переводили девяностотомник в формат текстовой. И вы же понимаете, как с PDF конвертировать в Word, с которым можно работать. И это совершенно фантастический, найдите, «Весь Толстой в один клик». А второй был проект «Анна Каренина — живая классика», когда весь мир по очереди, переподхватывая друг друга, читал по кусочкам, разбитую заранее всю «Анну Каренину» за один световой день. Я тоже принимал в этом участие, находясь в Якутске, а мой коллега Александр Гаврилов в Тель-Авиве, а кто-то еще... короче это было. Это продолжение, это Гугл. Это не так безумно дорого, это дорого, но не так, чтобы крупная компания, каковой является Гугл, особенно, если подключатся производители Самсунга и так далее, не могли себе это позволить. Это работает. Это как раз яркий пример того, как, не капризничая, можно затянуть внутрь классического текста вполне современными формами, и очень увлекательно.
По-моему в конце сентября будет запускаться. У меня просто не срослось в этот раз, я не окажусь в той точке, где будет камера, но я бы тоже там с удовольствием принимал участие.
Как вы оцениваете, как проходит в России год литературы? Он провальный?
Ну что делать? Я вхожу в оргкомитет проведения года литературы по принадлежности. Ну что, ну да. Нет, были вещи хорошие. Тот, на Красной Площади фестиваль, который проходил, он, конечно, не фестиваль, а ярмарка. Фестиваль- это более локальная вещь, это все -таки живое общение, а там, на Красной Площади, не очень удобно общаться. Но как ярмарка- совершенно фантастическая история. Это вообще можно было бы по стране проводить, в неожиданных точках, люди приходят и видят огромные лотки, где продаются книги, они начинают их покупать, разговаривать- это очень важно. Одновременно в год литературы в Москве ввели торговый сбор для маленьких книжных магазинов, который просто их убьет, и мы попытались что-то сделать, но я не уверен, что успеем. Если до 1 октября это не остановить, хотя бы штучно, поименно список исключений, то из 117 магазинов 96 закроются. Он не страшен для больших магазинов, больше 150 метров, он не страшен, для магазинов меньше 150, а таких довольно много, это крошечные специализированные.. , и убили букинистическую торговлю: на улицах Москвы запретили развалы, что маразм. Вообще, Москва превращается в такой мертвый бюрократический город, в такую Астану, с той разницей, что в Астану чиновники приезжают, а на выходные уезжают, это город, где работают, где не живут, а Москва была раньше городом, где жили. А страна город не любила, но все-таки город был неплохой, я вас уверяю. А сейчас- это такой чистый вылизанный, мертвый город после нейтронной бомбы. Все в плитке, улицы расширены, проехать невозможно, стоков нет, но все чистенько, все чистенько- чистенько, и жизни никакой. Ну, что тут сказать?
